Евгений Миронов: «Очень боюсь состояния, когда начинаешь бронзоветь»

До Ивана Карамазова он играл мальчиков-одуванчиков

Известный российский актер Евгений Миронов сегодня популярен и востребован. За его творчеством и развитием таланта следят миллионы поклонников.

На днях в рамках благотворительного проекта «Театры – детям Беслана» народный артист России, художественный руководитель Театра Наций, член Совета по культуре при Президенте РФ Евгений Миронов побывал во Владикавказе. В Русском академическом театре им. Е. Вахтангова он встретился с коллегами по актерскому цеху и журналистами. Ни один из заданных Евгению Витальевичу вопросов не остался без ответа.

До Ивана Карамазова он играл мальчиков-одуванчиков

– Что вы можете сказать о себе, о профессии, которой занимаетесь?

– Родители у меня очень простые. Папа – шофер, мама – электромонтажница. Я, можно сказать, с рождения хотел быть артистом, занимался в драмкружке, танцевал в школьном ансамбле, окончил музыкальную школу по классу аккордеона. С младшей сестренкой Оксаной мы ставили спектакли для соседских ребят. В 14 лет поступил в Саратовское театральное училище, и только по его окончании понял, куда я попал. Актерство оказалось серьезнейшим делом, очень непростым и очень тяжелым…

Меня родители с детства приучили – всему учиться, и я учусь. Это одно из качеств, которые мне в себе нравятся. Мне нравится менять что-то в себе. Очень боюсь состояния, когда начинаешь бронзоветь, не в смысле наград, премий и званий, а в смысле того, что уже понимаешь, как надо играть. Это звоночек такой – дзи-и-нь! Тогда надо искать роли, которые играть неудобно, некомфортно, осваивать какое-то новое пространство. И не только в творчестве.

Хотя бывает разное отношение к этому. Встречаю Никиту Михалкова. Он, когда любого артиста видит, останавливает его и говорит: «Слушай, я сейчас начинаю такую картину снимать!». Рассказывает, как должен вести себя актер. Не понимаешь ни сюжета, ничего, но как завороженный стоишь. С такой же легкостью Михалков переходит к другому артисту. За это время как бы написал в голове сценарий и порепетировал. Вот он меня останавливает: «Жень, слушай, тут такая роль! А, да ты теперь администратор». Это на самом деле испытание для меня, и так вот испытаний на свою голову по жизни ищу. Сейчас, например, я в ужасе от того, что мне предстоит. Начинаю репетировать «Иванова». Эта роль на моей памяти мало кому удавалась, а может, и никому.

– Что представляет собой ваш театр?

– Я руковожу Театром Наций, который был первым частным театром в России. Его здание еще в конце XIX столетия являлось домом для самого известного частного театра Российской империи – Русского драматического театра, известного также как театр Корша (по фамилии его основателя). Потом это был филиал МХАТа, потом Театр дружбы народов, и наконец – Театр Наций.

Я руковожу им уже 9 лет. Это потрясающий проект. Такого театра больше нет в стране. Это театр без труппы. Приходит режиссер со своей идеей – любой может прийти. И если идея оформлена талантливо, мы его берем. Ездим по всему миру, в России проводим два фестиваля: Фестиваль территорий и Фестиваль театров малых городов. Есть у нас и социальные программы. К примеру, Театр Наций сделал проект «Прикасаемые» со слепоглухими. Это отдельная история.

Я вдруг понял, что театр как терапия – огромнейшая сила. Сейчас уже второй спектакль делается. В нем участвуют люди, которые не видят и не слышат. Это трудно себе представить. Мы привыкли считать, что есть люди с ограниченными возможностями, и лучше про них не знать, а если знать, то коротенько. Помочь – и всё! А это люди со своим восприятием мира, и способ общения с ним у них один – осязание.

Мы работаем со знаменитыми режиссерами, у нас ставили спектакли Робер Лепаж, Люк Бонди, Эймунтас Някрошюс. Оперные в том числе.

Есть у нас и репертуарный театр, то есть после премьеры мы играем спектакль и дальше. Например, «Рассказы Шукшина» идут уже 8 лет. Мы привозили его на фестиваль «Театры России – Северному Кавказу».

– Трагедия Беслана была в 2004 году, а через два года после нее проходила информация о том, что американцы хотят снять фильм о теракте. Насколько корректно, по-вашему, снимать такие вещи «по горячим следам»?

– Если у них возникло желание снять серьезную картину, я всем сердцем «за». Вопрос: как? Есть люди, которые используют «жареные» факты. Этим зачастую грешат журналисты. Очень некрасиво бывает. У американцев очень интересное кино, и они серьезно к этому относятся.

У нас же сейчас время тяжелое, а в тяжелые времена, как ни странно, культура процветает. Появляются зрители, наполняются залы. Отечественное кино, мне кажется, после 20-летия разрушения, начинает возрождаться.

Вот мы сейчас снимаем фильм «Время первых» про выход Алексея Леонова в открытый космос. И снимаем его в 3Д. В Америке это уже вчерашний день. У нас до этого в 3Д снимал только Федя Бондарчук свой «Сталинград». Приходится приспосабливаться, камера – жуткая бандура, мы не дышим, потому что это очень чувствительная штука. Тем не менее начинаем потихонечку снимать.

– По каким социальным программам вы работаете?

– Это не какие-то специальные программы. Идеи возникают по ходу жизни. Если говорить о социальной направленности Театра Наций вообще, то это произошло случайно. Как-то мне сказали, что в зал пришли человек 30 ребят из центра реабилитации наркозависимых и хотят со мной встретиться. После спектакля они остались в зрительном зале. Я смотрю, совсем молодые ребята, многие уже лет 7 или 8 сидят на игле. Кто-то уже год не употребляет наркотики, кто-то – месяц. Даже если год, это ничего не значит, он может сорваться в любой момент.

Я говорю: «Давайте, что-нибудь придумаем. Раз уж вы пришли, давайте сделаем с вами спектакль. Мы взяли режиссера, который изучил их истории. По каждому можно было написать отдельный сценарий или книгу в стиле Стивена Кинга. И они рассказывали в этом спектакле свои истории. С одной стороны, спектакль получился художественный, с другой – документальный. Зрители, которые сидели в зале, знали об этом. Кстати, в России нет как такового документального театра, а на Западе это довольно распространенный вид театрального искусства.

Это был шок для зрителей, которые понимали, что это не просто артисты, играющие роли, а реальные люди. Этот спектакль просуществовал у нас года три, пока несколько человек не сорвалось… Но кто-то из бывших наркоманов даже стал артистом, кто-то работает сейчас в реабилитационном центре. Это была реабилитация не только для них, но еще и для зрителей.

Следующей была тема «Прикасаемые», подсказанная фондом слепоглухих. Они активно участвовали в спектакле, который был придуман режиссером Димой Маликовым так, что вначале на сцене и артисты профессиональные, и слепоглухие. Зрители поначалу не понимают, кто из них кто – мальчик фотографирует зрителей, девочка на качелях читает книжку. То есть там все перемешано. Главная мысль спектакля, что все мы люди, и так важно иногда посмотреть на того, кто с тобой рядом.

Сейчас делаем проект «Беспамятные», навеянный институтом им. Сербского, который занимается темой людей, теряющих память. Это очень страшная вещь, они не могут вспомнить не только родных, но и кто они сами есть, для чего нужна рука. Даже инстинкты перестают работать. Мы собрали истории на эту тему, и сделали спектакль. Так что Театр Наций дает возможность не только ставить спектакли и репетировать, но и заниматься такими делами.

– Как бы вы себя охарактеризовали?

– Трудно взглянуть на себя со стороны. Да я себя особенно и не рассматриваю. Увлечешься еще, понравишься. Всегда думаю, почему я занимаюсь этой профессией?

Наверное, пошел в артисты, потому что в школе был очень зажатым мальчиком. Хотелось это в себе излечить. И я стал участвовать в спектаклях, выступать публично, преодолевая эту зажатость.

А с другой стороны, роли – это изучение самого себя. Любая роль. Ты вносишь в нее частичку себя. Ты себя находишь в себе, что-то такое интересное, новое, не всегда хорошее.

Я начинал, играя мальчиков-одуванчиков, а потом понял – всё, это уже мне не интересно. И тут мне предложили сыграть Ивана Карамазова. Спектакль современный, для меня это был огромный шанс. Я говорю, может быть, Алексея, а режиссер мне: нет – Ивана. А Иван – это другой характер, я его обыскался в романе. Там нет его описания, все есть, а Ивана нет. Единственная деталь – у него одно плечо выше другого. Эта асимметрия о многом говорит, в ней есть протест.

– У вас нет постоянной труппы, а кто у вас играет, это люди, занятые в других театрах, каким образом вы их находите?

– Система простая. Приходит режиссер, если у него есть хорошая идея, мы с ним работаем. Он спрашивает: могу ли я привести своих артистов? Да, можете. Дальше я смотрю часть работы, и принимаю решение.

У нас артисты не только из Москвы работают, но и из других городов. Но бывает, режиссер приходит и смотрит репертуар нашего театра, и тогда он выбирает: я хочу вот этого и этого артиста. Таким образом, есть артисты, которые участвуют в нескольких спектаклях.

У театра без постоянной труппы большие преимущества. Актерам некогда заниматься интригами, они приходят на спектакль и потом уходят. В другой театр, на съемки или ещё куда. Я этим доволен. По крайней мере, никто не сует бычки в батареи, всё чисто, всё спокойно.

– Фамилия Миронов на слуху, не было ли у вас соблазна взять псевдоним?

– Что касается фамилии, конечно, были истории. Андрей Миронов – один из самых моих любимых артистов. Это такое обаяние, легкость, музыкальность. Когда я учился в театральном, мне кто-то из товарищей сказал: «Жень, а ты не хочешь сменить фамилию на мамину девичью?». Я говорю, у моей мамы фамилия Доронина. Получится, что я внебрачный сын Миронова и Дорониной.

– На какое кино сегодня есть запрос у людей?

– Если говорить о зрительской аудитории, то время сейчас непростое. Зрители не приучены ходить в кино, 20 лет они смотрели фильмы на основе комиксов и различного рода развлекаловку. Сейчас основной аудитории лет 25. Они смотрят блокбастеры. И это касается не только России, но и других стран, а аудитория старше 25 лет ушла в телевидение, и там, кстати, иногда   снимаются потрясающие сериалы.

В СССР был госзаказ, в рамках которого делались классные вещи. Все шедевры сняты по госзаказу. Государство не навязывало что-то кинематографистам, как в последние годы – патриотизм. Я уже не понимаю, какой смысл в это слово сейчас вкладывается.

– Есть ли у вас любимые писатели? Какое место среди них занимает Достоевский?

– Федор Михайлович занимает особое место в моей кинематографической карьере. Когда мне предложили сыграть его самого, я подумал: имею ли я на это право? Его жизнь была очень страстной, не будет ли клюквой показ каких-то его романов? Потом попробовал зайти с другой стороны. Достоевский ведь всё черпал из свой жизни, из своего опыта. Он и Рогожин, и Настасья Филипповна. Изучив его биографию, можно в нем самом это откопать. Мне было интересно, как на основе драматических событий его жизни он выражал себя как писатель.

Что касается писателей, то я многих люблю. Я был вхож в семью Солженицына, правда, он себя никогда писателем не называл, говорил, что он летописец, и, так получилось, что он мне позвонил.

Я сначала не поверил, что это он. Для меня он как Толстой. Александр Исаевич выразил мне благодарность за роль в фильме «Идиот». А когда экранизировался его роман «В круге первом», меня пригласили на главную роль.

Что еще почитать

В регионах

Новости региона

Все новости

Новости

Самое читаемое

Автовзгляд

Womanhit

Охотники.ру