Мне было семь с небольшим, когда началась война. В нашей семье трое детей – я, младший брат Сергей и сестренка Зина. Отец – человек военный, с 1939-го года служил в Белорусии в городе Гродно, что на границе с Польшей. Никто и подумать не мог, что немцы развяжут войну. В субботу 21 июня отец заступил на дежурство, мать поехала в соседний город Белосток на лечение, нас оставила под присмотром соседки. Рано утром началась бомбежка.
Мы подумали, это игра какая-то или военные учения. Но потом поняли – все серьезно – дома рушатся, стекла ломаются, кругом крик, плач и паника... Отец прибежал, сказал: "Бегите вместе со всеми в сторону леса, мы немцев скоро отгоним, и я вас найду". Быстро нас собрал, попрощался и побежал в часть. Мы вместе с соседями побежали в лес. Немцы к тому времени на танках, мотоциклах окружили город, к лесу идти было уже невозможно, нас вернули обратно.
Выстроили на плацу и стали маленьких детей отбирать у родителей. Совсем слабых бросали в яму, старше 10-ти лет отправляли вместе со взрослыми в концлагерь. Тех, кто не достиг 10-летнего возраста, погрузили в машину и повезли на запад, куда именно – в Польшу, Германию – не знаю, я, в силу возраста, не мог понять. Долго ехали, на одной опушке леса возле казармы нас выгрузили. Там пробыли несколько месяцев, работали. Потом нас стали продавать как рабов местному населению. Нас выстраивали в длинную линию в казарме, приезжали какие-то люди и выбирали себе кого покрепче – для работы. Семьей не брали, всех по одному. Так нас разлучили, оказались мы у разных хозяев. Сначала брата купили, через несколько дней меня, сестренка осталась там, но и ее потом купили. Полька, к которой попал, была помещицей, держала скотину, которую надо пасти. Для этих целей и взяла меня.
Кормили скудно, лишь по утрам похлебкой. Отгонял коров на пастбище, оставлю их, а сам – в городок местный, где находился военный госпиталь. Раненые немцы нет-нет выбрасывали какую-то еду, кости, хлеб. Ковырялся в мусорках, подбирал и ел. После ходил на базар – попрошайничал и воровал еду. Таких детей, как я, там было много.
Прошел год, и однажды совершенно случайно на базаре встретил брата, который тоже работал пастухом – выгуливал гусей. Не каждый день, но мы встречались с ним, вместе попрошайничали. У меня были плохие условия жизни, а у него еще хуже – жил в хлеву со скотиной. Как-то я отдал ему свои ботинки, а хозяйка, прознав, так избила его, что живого места на теле не оставила, а обувь порвала и выбросила.
Когда детей покупали, в обязательном порядке в Гестапо регистрировали, выдавали польские документы. Мне дали новое имя – Сентковский Владек, брат стал Гуйков Ришек. Как звали сестренку, уже не помню. Зине было полтора года, ей повезло с хозяйкой, та оказалась добрым, порядочным человеком. Прознав, что мы братья Зиночки, в церкви на католическом празднике подошла к нам и сказала, что сестра наша у нее. Угостила булочками, фруктами, рассказала, что живет в соседнем селе, начертила даже на листке бумаги, как найти ее дом. Приглашала в гости.
Отец искал нас. Гродно разрушен, детей нигде нет, решил, что мы погибли. Когда наши войска освобождали концлагерь в Польше, одна женщина, которая жила с нами в военном городке, узнала отца, окликнула: "Ахполат, Вы нашли своих детей?" Он ответил, что нет. "Вы не отчаивайтесь, – сказала она, – немцы очень много детей увезли в сторону Германии, может, еще найдете". Появилась надежда.
Однажды отцу, который был к тому времени командиром части, доложили, что видели мальчика, похожего на Сергея. Так и есть, это оказался он. Солдат предупредил брата, чтобы тот, когда войдут русские в город, никуда не убегал, а спрятался в условленном месте. Там отец его и нашел. Брат уже рассказал, как найти меня.
Как сейчас помню встречу с отцом. Скотину не погнал в поле, стою у окна, смотрю, как русские наступают. Вдруг открывается дверь, заходят люди в форме. Я посмотрел, ну солдаты и солдаты, по форме видно, что русские, все одинаковые. Мне странным показалось, почему они к нам в дом пришли. Отец что-то говорил по-русски, протянул руки мне навстречу, а я не понимаю, что от меня хотят, стою. Солдат взял меня под руку и повел к отцу, тогда и узнал его. Мы обнялись, долго плакали.
Русскую речь мы с братом забыли, осетинскую, конечно, тоже. Говорили только по-польски. Через переводчика отец спросил, знаем ли, где сестра? Я: "Знаю!" Достал тот листок с адресом и схемой. Мы сели в машину, поехали. Они были дома, сестра на кровати сидит, хозяйка что-то готовит... Отец зовет Зину, она не идет, прижалась к хозяйке и не отпускает. Женщина плачет: "Это моя дочь, не отдам". И сестра по-польски говорит: "Nein, dis ist nidi papa, dis ist rus". (Нет, ты не папа, ты русский.)
Зина не помнила отца, считала хозяйку своей матерью, думала, что ее отдают в чужую семью. Почти всю ночь там пробыли, утром рано отец приказал посадить всех в машину. Хозяйка выбежала, легла поперек грузовика со словами "не отпущу". Отец сказал: "Сколько надо денег, сколько продуктов, все вам отдам, но дочь не оставлю". Солдаты подняли с земли женщину, и машина проехала.
Всех троих детей отец через своего адъютанта Яшу Черкошвили отправил сначала в Москву, а там на Кавказ, домой, в Эльхотово. Яша из Москвы отправил телеграмму нашей матери: "Всех детей нашли, приезжаем такого-то числа московским поездом". Представляете состояние матери, которая уже мысленно похоронила всех своих детей?! Она от радости чуть с ума не сошла, пока нас не обняла, не могла поверить. Все трое пропали и все нашлись. Нам просто повезло, что отец остался жив, если бы не он, нас некому было бы искать. А сколько было таких, которых попросту не искали, считая погибшими. Если бы нас не отыскали, я бы сейчас был не Владимир Карсанов, а Сентковский Владек.
На нас, выживших и найденных карсановских детей, как на диковинку, съезжались посмотреть родственники со всей округи. Помню, как стоим втроем перед гостями, переговариваемся по-польски, они нас не поймут, а мы их. Брат спрашивает шепотом: "На каком языке они разговаривают?" Я: "Не знаю, наверное, по-еврейски." Они все разговаривали по-осетински, но нам этот язык казался чужим. Мы продолжали разговаривать по-польски, как в Польше научили, перед едой, перед сном молились на коленях. Нас переучивали. Тяжелее всех было Зине. Она сбегала из дома, все хотела вернуться к своей хозяйке. Ее находили в лесу, возвращали обратно. Мама, конечно, мучалась, объясняла, что она настоящая мать.
Когда сестра окончила первый класс, с ней произошел несчастный случай. Соседский мальчик, играя во дворе, вынес отцовское ружье и забавы ради прицелился в Зину. Ружье оказалось заряженным, он выстрелил ей в голову. В 1947 году Зины не стало. Так остались одни братья. Я закончил 8 классов, потом забрали в армию. После пошел в вечернюю школу, затем получил военное образование, еще 32 года отслужил. Моя жизнь почти вся прошла в армии. Нам так "везет", что всем приходится воевать, отец мой воевал, я, потом и сын в Афганистане служил. Сейчас внуки растут, вот думаю, может, хотя бы они будут жить в мире.
