Чудо, что дневник сохранился, не попал в руки надзирателям концлагеря, не был утерян или уничтожен. Так до нас дошёл голос человека, на долю которого выпала горькая, страшная участь – быть узником лагеря смерти.
Стершиеся со временем записи на пожелтевших страницах рассказывают об ужасах, которые довелось испытать их автору. Они – свидетельство того, как одновременно с мольбой о свободе и о том, чтобы выжить, люди взывали к скорейшей смерти, не в силах терпеть нечеловеческие условия кромешного ада.
Это длинное страшное «путешествие» для Бориса Дзиова началось в 1942 году в районе поселка Изюм-Барвенко, где он попал в плен, и продолжалось по городам Европы – военнопленных перевозили из одного населенного пункта в другой, подвергая пыткам и издевательствам. И только в 1944 году Дзиов был освобожден отрядами французского Сопротивления.
Свой дневник Борис Дзигкаевич хранил всю последующую, но, к сожалению, недолгую жизнь – как свидетельство пережитого. Дочь Бориса – Ольга Дзиова, после смерти отца продолжала беречь его записную книжку, где каждая строчка – напоминание об ужасах войны, а каждая дата – еще один день, который удалось вырвать у смерти.
Со временем, когда рукопись стала портиться, Ольга Борисовна решила передать ее в Национальный музей Северной Осетии. Дочка знает об отце очень мало, его не стало, когда ей было 3,5 года. Отца, конечно же, не помнит. Знает о нем только со слов матери и по дневнику.
«На войну папа попал 20-летним юношей, умер в 1950 году от туберкулеза легких, здоровье, подорванное в концлагере, а затем каторжный труд вышкостроителя в Малгобеке сделали свое дело», – говорит Ольга Борисовна. Прежде чем передать дневник музею, дочь старательно переписала его набело. С тем, чтобы помнить, с тем, чтобы передать последующим поколениям.
Уникальное историческое свидетельство нашло свое место в многотысячных фондах Нацмузея. Мы представляем выдержки из этого дневника, который мог стоить жизни узнику, его написавшему.
«24 июня 1942 год.
На рассвете, который был необычайно красив, завязались страшные бои. Я отступал с танковым батальоном и находился на танке лейтенанта Пухова. Комбат приказал ему первому начать прорыв. Средний танк с грохотом двинулся в бой по шоссейной дороге, на повороте которой занимали оборону немцы. Я открыл пулеметный огонь по противнику, прижимая немцев к земле. В ходе боя я был ранен в голову и левое плечо. Фашисты закидывали нас гранатами. Танк взорвался на мине. Ударной волной меня подняло в воздух. Увидел ослепительно-белый свет и упал впереди танка на шоссе. Танк, левая гусеница которого была разорвана, закрутился на месте, и моя левая стопа попала под траки…
Очнулся от боли в колене и плече. Пытался раскрыть глаза, но не мог. Лицо было опухшее, веки мне не подчинялись мне. Ощупав себя, понял, что получил ранение в правый глаз. Когда, наконец, мне удалось раскрыть пальцами левый глаз, то увидев себя, испугался. Весь облитый засохшей кровью шлем превратился в сетку и клочья. Ноги мне не подчинялись. Левая рука тоже отказалась служить мне…
Я попал в первый лагерь в г. Борвенко. Ужас, что делается. Приклад, резиновый шланг с железным стержнем в руках каждого немца и полицейского – лупят кого попало, не разбирая ни больных, ни здоровых. Проклинали всех под маркой евреев и коммунистов. Украинские западенцы и казаки-полицейские лупят своих вчерашних боевых товарищей за то, что они бились против немцев, иронически называя их «сталинскими соколами».
В лагере нет медицинского пункта – раны воняют у всех, в них завелись черви. Раненые стонут от боли. Кругом ужас! Что делается на белом свете?!! Нет не только еды, но даже питьевой воды.
5 июля.
Раненых перевели во второй лагерь. Здесь отбирают тяжелораненых в лазарет. Там наши пленные врачи всячески пытались оказать помощь раненым. Но у них нет медикаментов, кроме перевязочных пакетов. Я промучился там до 11 июля. 11 июля 1942 года нас погрузили в вагоны и забили их кругом.
20 июля нас выгрузили в г. Славута Каменец-Подольской области. Из 60 человек осталось в живых только 25.
Лагерь ВП 310 – бывший военгородок, теперь превращен в место смерти и издевательства. Бугры на окраине леса восточней городка погребли под себя сотни тысяч человеческих жизней.
В лагере кормили нас неочищенной гречкой и мерзлой картошкой вместе с соломой и грязью.
Каждый немец, входя в лагерь, снимал с пленных, что ему понравится. Сапоги, ботинки, ремни и звезды. Приходилось каждому отдавать свое последнее барахло, в случае отказа, получали удар прикладом или пулю. Более жестокие репрессии применяли украинские националисты – прихвостни фашистов, которые добивали истощенных красноармейцев. Не было ни одного дня, когда от их рук в очередях за баландой не погибало 15 – 20 человек. Дизентерия истребляла людей, как холод мух осенью. Мертвых не успевали вывозить. Наготове две машины и ямы.
3 сентября 1942 года меня положили в тифозное отделение, я не помню, что было со мной, но 27 декабря ко мне пришел хирург Кесаев и его помощник Агнаев. Они стояли передо мной, но я был не в силах разговаривать.
28 декабря 1942 г. прихожу в себя – ужас, меня заедают вши. Кругом на теле и грязной, оборванной одежде столько вшей, что под ними не видно ни тела, ни одежды. Замерзаю. В палате холодно. Кроме снега нет воды. Из 140 человек, окружавших меня, в живых осталось только трое.
14 июля – воскресенье. Нас погрузили битком в вагоны. Это было начало «путешествия по неволе». Ехали семь суток, кормили нас за это время один раз. Давали баланду и по 100 грамм хлеба из деревянных опилок.
21 июля 1943 года прибыли в г. Остров лагерь ВП № 333. Здесь я неожиданно встречаюсь со своим братом Камарбеком. Худой, замученный. Я не мог узнать его. Встретив меня, он долго плакал, не мог без слез рассказать о перенесенных муках. Ему всего 17 лет, а он уже сгорбился и едва ходил на ногах. Встреча в плену с 17-летним братом нанесла мне еще один невыносимый удар.
28 августа.
Мы прибыли в город Бременворд. Здесь видели пленных французов, поляков, африканцев, американцев и англичан. Они все живут лучше, чем русские, их не бьют. Они получают помощь от Красного Креста и вообще с ними обращаются лучше. Американцев и англичан не заставляют работать, а наших русских заставляют вывозить уборные на себе, по 16 человек, запрягаясь в повозки с большими железными бочками.
28 апреля 1944 г.
Солнце. Погода хорошая. Посмотришь за морем на берега, и сердце болит. Где же ты, свобода? Ждем тебя, дождемся или нет, или погребут нас под себя известковые скалы…
1 мая 1944 г.
Идут дожди и вянут цветы в ожидании солнечного дня. Тяжело на душе. Лучше не вспоминать.
5 мая.
Идут дни и проходит с ними невозвратимая молодость в скитаниях, в пытках плена. Как хищник я заключен в клетку из колючей проволоки… Эх!
20 мая.
Проклятая жизнь. Остров, скалы, морская вода, лопата, кувалда и кирка – наши друзья. Смейтесь сегодня – ваше право. Скованные руки и ноги, дорогу преградила морская вода. Смеется тот, кто смеется последним.
17 декабря.
В 23 часа мы прибыли в г. Таранта, в расположение русского лагеря. Темно. Ничего не видно. Только что прошел дождь. Грязно-липкая глина. Нас встретили товарищи, которых мы оставили во Франции в Марселе. Мы поставили себе палатки. Ежедневно проводятся занятия по строевой и политической подготовке. Англичане кормят нас хорошо. Дали обмундирование, хоть оно и ношенное, но лучше, чем мы носили.
30 декабря.
Готовимся встретить новый, 1945 год. Кто ожидал в немецком плену, что останется в живых до 1945 года и будет встречать его на свободе? Никто! Но мы счастливы, мы на пути к родине. Как хорошо!
1 января 1945 г. 24 часа 01 минута.
Вокруг накрытых столов сидят веселые люди. Богато убранная елка сияет разноцветными огоньками. Встает тамада и произносит тост: «Выпьем за новый счастливый 1945 год! Год окончательного разгрома немецких фашистов. За здоровье и доблесть нашего народа, за отца и учителя, великого маршала товарища Сталина!».