Встреча с друзьями
Бойцы вспоминали минувшие дни
Седьмого мая 2015 года в составе делегации ветеранов Группы войск в Германии во главе с последним начальником Главного штаба ЗГВ, председателем «Совета ветеранов Группы войск в Германии» генерал-полковником А.В. Терентьевым по приглашению ряда общественных организаций восточных районов Германии я прибыл на торжества, посвященные 70-летию Победы Красной Армии над фашизмом.
В аэропорту Берлин-Шёнефельд нас встречали представители нескольких городов бывшей ГДР. Все десять членов делегации заранее были распределены по городам, и нас сразу же по прилёту «разобрали» представители этих городов.
Меня встречали представители общественных организаций города Дрездена во главе с полковником бывшей Национальной Немецкой армии (ННА) ГДР Уве Лааш.
Не успели отъехать несколько километров, как уже выяснили, что мы учились в разные годы на одном факультете Военно-политической академии имени В.И. Ленина.
В Дрездене нас встречали руководители ряда общественных организаций: Карин Бобсин, Макс Шустер и др. После короткого отдыха пешком прошли в ресторан в старинном немецком стиле и сидели допоздна. Обменивались информацией об их «новой» жизни, о самочувствии советских людей после развала СССР.
На следующий день после легкого завтрака мы прибыли к памятнику погибшим красноармейцам, где нас ожидали наши самые верные друзья – генералы и офицеры ННА бывшей ГДР во главе с генерал-лейтенантом Хорстом Зыллой, и началось возложение венков к памятнику нашим воинам.
Я не ожидал такого количества людей. Около двух часов толпы людей с венками, цветами шли к памятнику. От начала до конца траурного церемониала непрерывно звучала песня «Журавли» Гамзатова. Многие подходили ко мне, здоровались, обнимали и просили передать советским людям праздничные поздравления в честь Победы и освобождения Германии от фашизма.
Я в ближайшем будущем опубликую полный «отчет» обо всем увиденном и услышанном и подробные выводы. В данной же короткой информации излагаю свои первые впечатления на уровне эмоций.
Затем мы переехали на место массовых захоронений красноармейцев, погибших в боях за Дрезден. Красивый памятник, ухоженные могилы, вокруг чистота и порядок.
Особенно потрясла меня встреча с «объединением волонтеров, заботящихся о советском гарнизонном кладбище». Что это за кладбище?
Я изложу два пункта из их Устава: «Советское гарнизонное кладбище – это единственное кладбище в Дрездене, где похоронены исключительно расквартированные здесь советские граждане за все время нахождения советских войск в Германии»; «Родственники похороненных должны быть уверены в том, что покойные нашли здесь упокоение и что они навечно и по праву обрели покой в Дрездене».
«В ближайшее время, – заявили мне волонтеры, – мы стремимся, чтобы навсегда сохранить советское гарнизонное кладбище как исторический памятник культуры для жителей Дрездена, а также отечественных и зарубежных гостей».
Я так подробно описываю благородное отношение немцев к нашим памятникам и массовым захоронениям потому, что в последние годы наши братья-славяне, которых Россия не раз спасала, объявили настоящую войну памятникам русских, советских воинов и оскверняют места массовых захоронений советских солдат.
После траурных церемоний мои немецкие друзья дали банкет в честь моего пребывания в Дрездене и с почестями к вечеру 8 мая доставили в Берлин, где мы в гостинице «Орион» собрались всей делегацией.
В 21.00 мы прибыли в музей капитуляции (в настоящее время «Музей России и Германии») в Карлхорсте, где состоялся большой прием в честь 70-летия Победы, большой праздничный салют и фейерверк.
На следующий день, 9 мая, после возложения венков к памятнику воину-освободителю в Трептов-парке состоялся большой прием в Посольстве РФ в Германии.
Самой большой радостью для меня стала встреча с бывшим руководителем ГДР (после Хоннекера) Эгоном Кренцем. Он издалека узнал меня. А ведь прошло почти 25 лет после того, когда он мне вручал в политбюро СЕПГ Большой золотой знак Общества германо-советской дружбы.
Мы уединились на некоторое время и пообщались достаточно плодотворно и тепло.
Десятого числа состоялся прием в замке земли Бранденбург у федерального министра с достаточно распространенной русской фамилией Марков, членом Бундестага от левых партий.
Путь наш из гостиницы в замок проходил мимо бывшего здания генерального штаба ННА ГДР и через центр города Потсдам. Когда проезжал эти места, я неожиданно вспомнил, как в феврале 1988 года выступал в оперативном управлении ННА и «поднимали тост за Дмитрия Язова», как лихо танцевал на площади Потсдама лезгинку.
По возвращении в Ставрополь я «раскопал» в своих «Немецких блокнотах» заметки по этим, почти комическим «приключениям» военной молодости, восстановил в памяти, как все было, и любезно предложил редакции газеты «МК-Кавказ».
За здоровье Дмитрия Язова!
В укреплении дружественных отношений у русской водки нет соперников
Новый, 1988 год я встретил в Группе советских войск в Германии, куда был направлен в идеологический отдел Политуправления для прохождения дальнейшей службы. Не успел как следует присмотреться, войти в круг своих обязанностей, как получил первое задание, которое мне чуть не стоило серьёзного взыскания и по партийной, и по служебной линии. А дело было вот как...
Замначальника Политуправления Группы войск генерал Борис Шариков (кстати, родом из Буденновска) вызвал меня в кабинет и поставил задачу, как он пафосно выразился, «государственной важности» – выступить с докладом на торжественном собрании оперативного управления ННА (Национальной Немецкой армии), посвященном Дню Советской Армии. Генерал Шариков напомнил мне, только что прибывшему из Союза, о правилах поведения на мероприятиях такого уровня, о горбачевском «сухом законе» и протянул папку.
«Здесь утвержденный Политуправлением доклад на 20 минут, и прошу – никакой самодеятельности», – строго заметил Борис Иванович.
22 февраля с немецкой точностью мы с переводчиком капитаном Игорем Молодкиным были у ворот генштаба ННА. Встретили нас два молодцеватых подполковника и провели в огромный зал, где уже поджидал начальник оперативного управления ННА генерал Ковальский.
Он поприветствовал нас на прекрасном русском языке и очень обрадовался, когда на его вопрос: сколько времени займет доклад с переводом, я ответил, что уложимся в пятнадцать-двадцать минут. После доклада и выступления художественной самодеятельности генерал пригласил нас в зал, где за прекрасно и богато накрытыми столами «в полной боевой готовности» сидели десять-пятнадцать старших офицеров (большинство – полковники).
При нашем появлении все как по команде встали, а генерал, не обращая на них внимания, отвел меня в сторону и извинительным тоном почти прошептал: «Товарищ полковник, я понимаю, у вас строгий «сухой закон», в прошлом и позапрошлом годах на наши праздничные мероприятия приезжали ваши офицеры и отказались пить даже пиво, и все разошлись скучные. Получилось не праздничное застолье, а, как у вас говорят, – «профсоюзное собрание». Может, выпьем понемножку, меня очень просили мои офицеры, «утечки информации не будет».
Я поймал «умоляюще-ожидающие» взгляды участников банкета и, забыв, что у немцев с юмором проблемы, сострил:
«Геноссе генерал, вы, я вижу, не знакомы с секретным приказом маршала Язова, где он разрешил старшим офицерам кавказской национальности пить на таких мероприятиях, учитывая их национальные традиции».
Генерал весьма эмоционально и быстро перевел мои слова своим подчиненным, поднял бокал с русской водкой и под бурные аплодисменты присутствующих торжественно провозгласил тост за здоровье Министра обороны СССР Дмитрия Язова и его мудрый приказ.
Я не успел предупредить, что пошутил, и мне ничего не оставалось, как «идти до конца», «отступать», как говориться, было поздно.
Мы с Ковальским по очереди произносили тосты: он военно-политические, я – кавказские с учетом специфики «аудитории». После банкета, который, судя по неуверенной походке участников, удался на славу, началась церемония прощания. Провожали нас долго, почти как у нас в Осетии. Каждый норовил обнять меня по два-три раза. Лишний раз убедился, что в укреплении дружественных отношений у русской водки нет соперников. На прощанье генерал пообещал отныне приглашать только меня – кавказца…
Утром по прибытии на службу дежурный по Политуправлению передал, что меня срочно вызывает ЧВС (член Военного совета) генерал-полковник Николай Моисеев, подчеркнув при этом, что он очень злой. Я понял причину вызова и поспешил в здание, где размещался кабинет начальника Политуправления.
В приемной меня встретил адъютант с таким видом, как будто провожал меня «в последний путь». Зашел в кабинет, представился, как положено по уставу, и стал ждать «продолжения банкета». Николай Андреевич встал и, медленно приблизившись ко мне, произнес:
«Даю тебе, горец, десять минут, чтобы на столе у меня лежал приказ министра обороны Язова о разрешении офицерам-горцам пьянствовать, вдобавок еще и немцев спаивать. Ты представляешь, чем такие «хохмы» кончаются?».
«Николай Андреевич, – попытался я возразить, – что у немцев юмор «на нуле», я знал еще по академии, но что до такой степени… Я неудачно пошутил, а генерал Ковальский тут же на радостях провозгласил тост за нашего министра обороны и его «мудрый приказ». Что мне оставалось делать? Не мог же я не выпить за маршала Язова», – закончил я свою оправдательную речь.
«Хватит демагогией заниматься, – почти закричал ЧВС, повернулся ко мне спиной и медленно пошел в комнату отдыха. Мне показалось, что его не было несколько часов… Вышел из комнаты, подошел ко мне и, к моему удивлению, совсем другим тоном весьма добродушно произнес: «Ступай и никому не говори об этом, а то в войсках это как анекдот будут рассказывать».
Ровно через год, в марте 1989 года, после победы на выборах народных депутатов СССР по Тульскому избирательному округу, где баллотировался Николай Моисеев, а я возглавлял его предвыборную кампанию, в самолете после набора высоты он приказал адъютанту принести «неприкосновенный запас».
Прежде чем выпить за победу на выборах, я спросил его, из каких источников ему стало известно в прошлом году о «банкете» в управлении генерала Ковальского. Николай Андреевич долго смеялся, а потом рассказал, как ему рано утром позвонил Ковальский и долго благодарил, что прислал полковника-кавказца, что за мудрый приказ маршала Язова произнесли первый тост и просил присылать на такие мероприятия офицеров кавказской национальности.
«Кстати, – продолжил Николай Андреевич, – я хотел тебя наказать, но вспомнил, как в первые дни горбачевского «сухого закона» в Политуправлении ННА я тоже в шутку сказал, что Горбачев генералам не запрещает поднять бокал с друзьями, и они тоже мою шутку поняли всерьёз. И чтобы не рассмеяться, я, помнишь, вышел в комнату отдыха».
После этого мы с Николаем Андреевичем выпили за победу на выборах и дальнейшее «процветание» своеобразного немецкого юмора.
Папаха Эсамбаева и лезгинка в Потсдаме
Как чародея танца встречали в ГСВГ
Декабрь 1988 года. Вот уже год как служу в Группе советских войск в Германии (ГСВГ). В Политуправлении стал своим человеком, даже секретарем партийной организации идеологического отдела и членом парткома Политуправления избрали. Среди обязанностей, не считая чтение лекций, участие на учениях с боевой стрельбой больше всего мне нравилось встречать концертные бригады из союзных республик. Быстро находил с ними общий язык, инструктировал о правилах поведения в Группе войск и т.д.
Большинство представителей «Советской эстрады» остались в моей памяти как мастера высочайшего класса (тогда не было принято говорить «звезда»), как порядочнейшие люди. Самые теплые воспоминания сохранил о А. Пахмутовой и Н. Добронравове, И. Кобзоне, Т. Гвердцители. Особняком в «этой шеренге» мастеров стоит, конечно, М. Эсамбаев.
В начале декабря из Главного политуправления передали, что в Группу войск выехал Народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета СССР Махмуд Эсамбаев. По протоколу артистов с такими званиями встречал первый замначальника Политуправления Группы войск. Но генерал Борис Шариков уезжал в срочную командировку и поручил мне и начальнику Дома офицеров Группы войск полковнику Владимиру Тлимахову встретить высокого гостя.
Владимир Хаджимуратович знал, что мы с Эсамбаевым знакомы много лет, что он опекал нас с моими ингушскими друзьями во время учебы в Военно-политической академии имени В.И. Ленина, часто навещал в общежитии академии.
Я попросил Тлимахова прибыть на вокзал в папахе. Объяснил ему, что Махмуду будет приятно видеть нас в папахах. Он ведь вырос в папахе, даже на заседаниях Верховного Совета СССР не снимал знаменитый головной убор. И вообще, он единственный в стране, у кого фотография в паспорте в головном уборе.
Утром следующего дня на перроне Русского вокзала Вюнсдорфа все там оказавшиеся: и русские, и немцы стали свидетелями незабываемого зрелища. Представьте себе, не успел остановиться поезд, как из вагона выпорхнул похожий на горного орла сам Эсамбаев в длинном расстегнутом пальто с огромным воротником и с «фирменной» эсамбаевской папахой на голове.
Пока поезд медленно подходил к перрону, находящаяся там разношерстная толпа «провожала» нас недоуменными взглядами, ведь по климатическим условиям никто в Вюнсдорфе папаху не носил. Для них, особенно немцев, это было в диковинку.
Когда же на перроне появился Эсамбаев, толпа потеряла интерес к нам, мигом перекинулась к нему, и он оказался в плотном окружении почитателей его таланта. Все хотели поздороваться с ним, «дотронуться» до него. Благодаря своему высокому росту он поверх голов «встречающих-провожающих» заметил явно не славянской внешности двух полковников в папахах и направился быстрым шагом в нашу сторону.
Метрах в десяти, узнав меня, он резко остановился, поднял свои необыкновенно красивые, похожие на орлиные крылья руки и фирменной танцующей эсамбаевской походкой пошел нам навстречу. Крепко обнялись, затем я ему представил полковника Тлимахова, и на гостевой «Волге» мы поехали в Дом офицеров Группы войск. Супругу Махмуда и других сопровождающих отправили в гостиницу.
Эсамбаеву представили план его пребывания в Группе войск и попросили быть готовым выступить в конце своей командировки на сборах политработников Группы войск в Потсдаме не только как великий артист, но и как государственный деятель – депутат Верховного Совета СССР. Он с большим удовольствием согласился, при этом с фирменным эсамбаевским юмором добавил: «Они увидят, что Махмуд Эсамбаев не только великий танцовщик, но и главный политработник Советского Союза», и хитро подмигнул Тлимахову.
Когда мы с Владимиром остались вдвоем, позвонили Олегу Урусову – командиру самой крупной в Вооруженных силах 35-й мотострелковой дивизии, которая дислоцировалась на окраине Потсдама. Быстро связались с ним и объяснили «важность момента»: прибыл Эсамбаев, и негоже трем полковникам-осетинам не «уважить» нашего чеченского брата – заслуженного артиста СССР и Северо-Осетинской АССР и еще пяти союзных и автономных республик.
«А в чем дело?», – прорычал командирским голосом Урусов.
«Понимаешь, Олег, Эсамбаев через пять дней будет выступать на сборах политработников в Потсдаме, – начал я, как настоящий осетин, издалека, – и было бы хорошо, если бы после выступления посидели у тебя в командирском доме, пусть Махмуд посмотрит, как командир русской дивизии, полковник-осетин с семьей чувствует себя в особняке гитлеровского генерала».
«Пусть Олег не беспокоится, мы сами привезем барана», – не к месту вставил Тлимахов.
«Какого барана, Володя, – одернул я его. – Откуда у тебя бараны взялись? В Доме офицеров их разводишь?».
«Я тебе потом объясню», – отпарировал Володя.
«Ладно, привезете так привезете, но очень сомневаюсь», – буркнул на другом конце провода Урусов.
Когда Урусов положил трубку, Тлимахов мне объяснил, что недалеко от нашего городка немецкий населенный пункт – сельхозкооператив, и у них мы несколько раз покупали баранов по сходной цене.
Накануне «Потсдамской встречи» мы с Тлимаховым и молодым лейтенантом-переводчиком на тлимаховской «Волге» поехали покупать жертвенного барана в честь высокого гостя. Приехали в указанный населенный пункт и стали обходить все дома. Рядом почти со всеми домами паслись здоровенные губастые бараны, но как только лейтенант объяснял цель нашего приезда, немцы разводили руками, потом со словами «Найн! Найн!» быстро исчезали.
Так, не солоно хлебавши мы с «позором» стали «отступать». Когда сели в машину, Володя решил философски объяснить нашу неудачу и высказал: «Мне кажется, что их дед воевал на Кавказе и хвастался внукам, какие там вкусные бараны, и они испугались, что мы спустя почти пятьдесят лет пришли за компенсацией». Мы громко рассмеялись, а лейтенант обратился к Тлимахову:
«Товарищ полковник, а вы когда баранов покупали, в какой форме одежды приезжали? Они, если вы заметили, все задавали мне один и тот же вопрос: откуда эти полковники и что им надо? Они нас проверяют? И по-моему, – продолжил лейтенант», – они уже позвонили в полицию.
Только тогда до нас дошло, что мы в военной форме, и как можно быстрее исчезли оттуда. Мы хорошо знали, что в плане скоростной передачи информации куда надо немцы далеко впереди даже так называемого «цыганского телефона».
Из кабинета Тлимахова позвонили Урусову и рассказали о нашем неудачном «походе». Он долго смеялся, потом сказал:
«Что вы связались с этим бараном… Я сейчас дам команду прапорщику, и он через час целую отару пригонит. А вы ждите нагоняй от Никандра (так ласково-уважительно в войсках именовали начальника Политуправления Николая Андреевича Моисеева). Немцы, уверен, уже доложили о вашем появлении».
Встреча Эсамбаева с политработниками Группы войск прошла блестяще. Он в свои 63 года исполнил несколько номеров, затем показал фильм со своими лучшими танцами, а потом состоялось необыкновенно содержательное, теплое, остроумное общение с офицерами-политработниками.
Мы его еле вытащили из доброжелательного окружения политработников и поехали в гости к Урусову.
Необыкновенно хлебосольная супруга Урусова Земфира встретила нас великолепными осетинскими пирогами и круто сваренной бараниной с цахдоном (осетинская приправа из листьев перца в сметане).
Завершили приятнейшее застолье далеко за полночь. Провожали нас гостеприимные хозяева до центральной площади Потсдама. В конце длинного «кавказского» церемониала прощания из машины комдива раздались звуки настоящей осетинской лезгинки. Этот сюрприз приготовил нам водитель комдива, осетин по национальности.
Мы все вначале растерялись, затем Махмуд вытянулся, поднял руки вверх, затем, медленно их опуская, сделал несколько шагов в такт лезгинки и остановился. Мы же с Тлимаховым лихо станцевали. Признаюсь, я танцевал со второго класса, и как утверждали специалисты, весьма неплохо.
Когда мы подустали и лезгинка закончилась, то разглядели недалеко несколько полицейских машин. Они смотрели на нас спокойно, потом два офицера подошли к нам поближе, вежливо поздоровались и попросили прекратить танцы, при этом всё время поглядывали на папаху Эсамбаева.
«Понимаете, – начал на ломаном русском языке один из них, – у нас в Германии ложатся спать рано, поэтому я вас прошу не нарушать тишину».
После этих слов Махмуд указательным пальцем приподнял папаху и шутливо заявил немцу:
«Не надо было нас в 41-м так рано будить! С тех пор мы не можем заснуть так рано, как вы, вот и танцуем, чтобы потом заснуть».
Хорошо, что немец не понял юмора Махмуда, они бы очень обиделись.
«Мы на дежурстве, мы никого не будили», – искренне «признался» немец. На том и расстались.
Когда сели в машину, я «задел» Махмуда:
«Стареем, даже свои немцы тебя не узнают».
Не успел я произнести эти слова, как впереди резко затормозила полицейская машина. Мы тоже остановились и вышли из машины. Это были наши новые знакомые.
Я, признаюсь, подумал, что эсамбаевский юмор до них дошел и они решили нас догнать и обругать. Каково же было мое удивление и радость Махмуда, когда старший из них подбежал к нему и очень эмоционально выпалил:
«Я вас узнал! Я узнал вашу знаменитую шапку из барана. Вы знаменитый кавказский танцор, много лет назад я в Берлине был на вашем концерте. Можно у вас попросить автограф?», – и протянул блокнот с ручкой.
Махмуд вежливо, но сурово поправил немца:
«Запомни, геноссе, Махмуд шапку не носит и никогда не носил, Махмуд носит папаху! И не из барана, а из шкуры специально выращенного ягненка».
Затем попросил супругу, чтобы из чемодана вытащила книгу «Чародей танца», и размашисто расписался прямо на обложке. Немцы были «на седьмом небе» от счастья и провожали нас до автобана, ведущего в Вюнсдорф (место дислокации штаба и управлений ГСВГ, затем ЗГВ).
На следующее утро, в воскресенье, позвонил мне дежурный по Политуправлению и сообщил, что поздно ночью звонил ЧВС (член Военного совета) и суровым голосом приказал: «Разберитесь, что за сбор горцев в Потсдаме и утром доложите. Весь город разбудили. А эти два горца пусть прибудут ко мне сразу же после того, как проводят Эсамбаева».
Через три дня мы проводили очень по-доброму Махмуда с супругой и сопровождающими лицами и пошли на «прием» к ЧВСу. Когда адъютант доложил нам, что Андрея Николаевича срочно вызвали в Москву на заседание ЦК КПСС, мы облегченно вздохнули. Он был очень отходчивый и по прошествии нескольких дней даже голоса не повышал, не то что наказывать.
Примерно через неделю Николай Андреевич вернулся из Москвы и через дежурного передал, чтобы к концу рабочего дня я прибыл к нему. Я тут же позвонил Тлимахову и спросил, вызвал ли ЧВС и его. Он ответил, что нет. Значит, он нас в отдельности будет «воспитывать», подумал я и направился к ЧВС на продолжение «лезгинки».
«Анзор, – обратился ко мне ЧВС по имени, как только вошел в кабинет, – очень коротко доложи, как Эсамбаев провел мероприятия, доволен ли он остался от посещения Группы войск?».
«Николай Андреевич, все было организовано очень хорошо. Особенно ему понравилась встреча с политработниками. Уехал очень довольный», – ответил я.
«Пожалуйста, передай ему мои извинения, что не встретился с ним».
«Я обязательно передам».
«Ну а теперь, – продолжил Николай Андреевич, – как французы говорят: «вернемся к нашим баранам», – и подсел поближе ко мне. Я чуть дар речи не потерял, когда он заговорил о баранах, и решил рассказать, как все было».
«Николай Андреевич, вы же на Кавказе служили, как же мы иначе могли встретить такого высокого кавказского гостя. Без жертвенного барана…».
Он перебил меня на полуслове, походил по кабинету и обратился ко мне.
«Послушай, ЦК КПСС выдвинула меня кандидатом в народные депутаты по Тульскому избирательному округу (три района Тульской области и ряд воинских частей Группы войск составляли один избирательный округ), а ЦК рекомендует Тульскому обкому КПСС «поддержать» слесаря Тульского оружейного завода Борисова. Вы же знаете, как народ сейчас настроен. Это же первые в нашей стране альтернативные выборы! Предлагаю тебе возглавить мою избирательную кампанию».
Вечером следующего дня у ворот Тульской десантной дивизии меня встречал комдив полковник Александр Лебедь. Он проинформировал меня, что в обкоме принято решение – кого поддерживать по этому округу.
«Так что, – громовым голосом отрубил Лебедь, – вам в Туле ловить нечего».
Забегая вперед скажу: нардепом стал Моисеев. А как это произошло, Александр Лебедь подробно изложил в своей книге «За державу обидно» в главе «Выборы по заказу». Правда, он мой вклад как руководителя штаба выборной кампании сильно преувеличил.
О «лезгинке в Потсдаме», «покупке барана» мы все забыли благодаря выборам. А Махмуду Эсамбаеву при встрече в Москве вместе с извинениями Моисеева я передал, какой фурор произвела его папаха на обитателей Вюнсдорфа, особенно на немцев.
